Бесконечный вестерн - Страница 2

Симмс правой рукой трясет мою кисть, левой крепко сдавливает мне плечо и не произносит ни слова - все в том мужественном стиле Вестерна, который он усвоил, годами ассоциируя себя со мной, будучи мной. Консуэла страстно сжимает меня в объятиях, в ее глазах слезы, она целует меня, она говорит, чтобы я побыстрее возвращался. Ах эти потрясающие первые месяцы с новой женой! Они великолепны... до той поры, пока не снизойдет вновь на душу скука давно знакомой обыденности! Консуэла у меня четвертая по счету. В своей жизни я исходил множество троп, в большинстве одних и тех же, и вот теперь режиссер снова осматривает меня, отыскивая мазки губной помады, кивает: "все в порядке!" - и я отворачиваюсь от Консуэлы и Симмса, салютую им двумя пальцами - мой знаменитый жест! - и еду по скрипучему настилу поста Уэллс-Фарго на ТУ сторону в сияющий солнечный мир Бесконечного Вестерна.

Издалека камера берет одинокого всадника, который, словно муравей, ползет между искусно испещренных полосами стен каньона. Мы видим его в серии последовательных кадров на фоне разворачивающейся перед нами панорамы пустынного пейзажа. Вот он вечером готовит себе еду на маленьком костре, его силуэт четко вырисовывается на заднике пылающего неба, котелок дерби с небрежным изяществом сдвинут на затылок. Вот он спит, завернувшись в одеяло; угольки костра, угасая, превращаются в золу. Еще не рассвело, а всадник снова на ногах - варит кофе, готовясь к дневному переходу. Восход солнца застигает его уже верхом: он едет, прикрыв рукой глаза от слепящего света, сильно откинувшись назад, насколько позволяют свободные стремена, и предоставив лошади самой отыскивать дорогу на скалистых склонах.

Я одновременно и зритель, наблюдающий за собой как за актером со стороны, и актер, наблюдающий за собой - зрителем. Сбылась мечта детства: играть роль и в то же время созерцать, как мы играем ее. Я знаю, что мы никогда не перестаем играть и равным образом никогда не перестаем наблюдать за собой в процессе игры. Это просто ирония судьбы, что те героические картины, которые вижу я, совпадают с теми, что видите и вы, сидя перед своими маленькими экранчиками.

Вот всадник забрался на высокую седловину между двумя горами. Здесь холодно, дует горный ветер, воротник куртки наездника поднят, а котелок дерби привязан к голове ярким шерстяным шарфом. Глядя поверх плеча мужчины, мы видим далеко внизу поселок - совсем крохотный, затерянный в безмерности ландшафта. Мы провожаем глазами всадника: обругав уставшую лошадь последними словами, он начинает спуск к поселку.

Всадник в котелке дерби ведет на поводу лошадь по поселку Команч. Здесь только одна улица - Главная улица, - с салуном, постоялым двором, платной конюшней, кузницей, лавкой; все старомодное и застывшее, как на дагерротипе времен Гражданской войны. Ветер пустыни постоянно дует над городком, и повсюду оседает тонкая пыль.

Всадника здесь знают. В толпе бездельников, собравшихся у лавки, слышны восклицания:

- Ого, это сам Уошберн!

Я одеревенелыми руками расседлываю лошадь у входа в конюшню высокий, запыленный в дороге мужчина: пояс с кобурой опущен низко и висит свободно; потрескавшаяся, с роговыми накладками рукоятка "пушки" вызывающе торчит прямо под рукой. Я оборачиваюсь и потираю лицо - знаменитое, вытянутое, скорбное лицо: глубокая складка шрама, перерезавшего скулу, прищуренные немигающие серые глаза. Это лицо жесткого, опасного, непредсказуемого в действиях человека, и тем не менее он вызывает глубокую симпатию. Это я наблюдаю за вами, в то время как вы наблюдаете за мной.

Я выхожу из конюшни, и тут меня приветствует шериф Бен Уотсон - мой старый друг. Дочерна загоревшее лицо; длинные черные усы, подкрученные кверху; на жилете из гребенной шерсти тускло поблескивает жестяная звезда.

- Слышал, слышал, что ты в наших краях и можешь заскочить, - говорит он. - Слышал также, будто ты ненадолго уезжал в Калифорнию?

"Калифорния" - это наше специальное кодовое слово, обозначающее "отпуск", "отдых", "отставку".

- Так оно и есть, - говорю я. - Как здесь дела?

- Так себе, - отвечает Уотсон. - Не думаю, чтобы ты уже прослышал про Старину Джеффа Мэнглза.

Я жду. Шериф продолжает:

- Это стряслось только вчера. Старину Джеффа сбросила лошадь - там, в пустыне. Мы решили, что его коняга испугалась гремучки... Господь свидетель, я тысячу раз говорил ему, чтобы он продал эту здоровенную брыкливую бельмастую скотину. Но ты же знаешь Старину Джеффа...

- Что с ним? - спрашиваю я.

- Ну, это... Я же сказал. Лошадь сбросила его и потащила. Когда Джимми Коннерс нашел его, он был уже мертв.

Долгое молчание. Я сдвигаю котелок на затылок. Наконец говорю:

- Ладно, Бен, что ты еще хочешь мне сказать?

Шерифу не по себе. Он дергается, переминаясь с ноги на ногу. Я жду. Джефф Мэнглз мертв; эпизод, который я нанялся играть, провален. Как теперь будут развиваться события?

- Ты, должно быть, хочешь пить, - говорит Уотсон. - Что, если мы опрокинем по кружечке пивка?..

- Сначала - новости.

- Ну что ж... Ты когда-нибудь слыхал о ковбое по имени Малыш Джо Поттер из Кастрюльной Ручки*?

Я отрицательно качаю головой.

- Не так давно его занесло каким-то ветром в наши края. Вместе с репутацией быстрого стрелка. Ты ничего не слышал о перестрелке в Туин-Пикс?

Как только шериф называет это место, я тут же вспоминаю, что кто-то говорил о чем-то подобном. Но в "Калифорнии" меня занимали дела совершенно иного рода, и мне было не до перестрелок - вплоть до сегодняшнего дня.

- Этот самый Малыш Джо Поттер, - продолжал Уотсон, - вышел один против четверых. Какой-то у них там возник диспут по поводу одной дамы. Говорят, это была та еще драка. В конечном счете Малыш Джо отправил всех четырех на тот свет, и слава его, естественно, только возросла.